Мы используем cookie. Это обеспечивает сайту правильную работу, а нам дает возможность анализировать взаимодействие посетителей с сайтом и делать его лучше. Продолжая пользоваться сайтом, вы соглашаетесь с использованием файлов cookie.
Ладно
Close
«Дорога – это всегда
хорошо, конечно»
vs
«Цивилизация грёбаная»


о поселениях и дорогах Горного Алтая



Фото: Артемий Позаненко
Видео: Эзен Шалдуров
Исследуя, как пространственная изоляция влияет на локальные сельские сообщества на Севере европейской части России, я пришёл к выводу, что, благодаря сплочённости и возможности бесконтрольно и безраздельно пользоваться окружающими природными ресурсами, значительно изолированные деревни оказываются устойчивее незначительно изолированных, а зачастую и вовсе не изолированных. Более того, жители осознают преимущества своей изоляции и отрицательно относятся к потенциальному строительству дороги, которая соединит их с «большой землёй». Отправляясь в Горный Алтай, я ожидал увидеть нечто подобное, но эта гипотеза подтвердилась лишь отчасти.
Исследуя, как пространственная изоляция влияет на локальные сельские сообщества на Севере европейской части России, я пришёл к выводу, что, благодаря сплочённости и возможности бесконтрольно и безраздельно пользоваться окружающими природными ресурсами, значительно изолированные деревни оказываются устойчивее незначительно изолированных, а зачастую и вовсе не изолированных. Более того, жители осознают преимущества своей изоляции и отрицательно относятся к потенциальному строительству дороги, которая соединит их с «большой землёй». Отправляясь в Горный Алтай, я ожидал увидеть нечто подобное, но эта гипотеза подтвердилась лишь отчасти.
Позаненко А. А. "Отдельная типа республичка": структурные особенности пространственно изолированных локальных сельских сообществ // Мир России: Социология, этнология. 2018. Т. 27. № 4. С. 31-55.

Позаненко А. А. Пространственная изоляция и устойчивость локальных сообществ: к развитию существующих подходов // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2017. Т. 40. № 4. С. 244-255.
Замысел исследования
Изначально планировалось описать охоту как социальный феномен на примере юго-востока Республики Алтай. Позже география исследования была расширена, и работа велась во всех десяти районах республики. Задачи стояли такие:
  • Описать многообразие практик, связанных с охотой (от приобретения оружия до сбыта добычи),
  • Определить значение охоты для разных групп местного населения и приезжих,
  • Выявить механизмы доступа различных групп охотников к возможности охотитьс
    География исследования
    Выбор региона был связан с двумя обстоятельствами. Первое - уже имевшиеся наработки Вячеслава Плюснина, который участвовал в проекте новосибирского Сибэкоцентра и WWF«Оценка структуры и особенностей браконьерской охоты в местах обитания снежного барса в Республике Алтай». Второе - удивительная пестрота алтайской охоты, позволяющая исследовать практически всё многообразие охоты российской на относительно небольшой территории.

    Интервью были собраны в Горно-Алтайске, Барнауле и 88 сельских населённых пунктах (37% от их общего количества в регионе) - от районных центров до самых удалённых и труднодоступных деревень. Мы избегали только пригороды единственного города республики – Горно-Алтайска (Майма, Карлушка, Кызыл-Озёк и другие).
    Полевые материалы и информанты
    Материалы собирались в ходе двух экспедиций - весной и осенью 2017 года. Общая продолжительность экспедиций – около 50 дней. Всего взято 243 полуструктурированных интервью с 316 информантами, среди которых преобладали простые местные охотники.

    Мы постарались охватить максимальное этническое разнообразие охоты: беседовали не только с русскими, алтайцами и казахами (основные народы Алтая), но и с представителями коренных малочисленных народов Сибири (теленгиты, тубалары, челканцы, шорцы). Также нашими информантами были
    • члены семей охотников;
    • другие местные жители;
    • руководители и сотрудники компаний и охотничьих хозяйств, организующих коммерческую охоту;
    • проводники из местных, сотрудничающие с этими организациями либо организующие коммерческую охоту самостоятельно;
    • руководители, сотрудники и члены охотхозяйств и охотобществ, не организующих коммерческую охоту;
    • охотинспекторы (в том числе бывшие);
    • хозяева и сотрудники гостевых домов и турбаз (в том числе предоставляющих услуги коммерческой охоты);
    • представители силовых структур (в том числе бывшие);
    • сотрудники особо охраняемых природных территорий;
    • эксперты (общественные деятели, сотрудники местных администраций, представители образования, науки, культуры и другие)
      Исследователи
      Руководитель проекта – Артемий Позаненко
      Исполнители – Артемий Позаненко и Вячеслав Плюснин
      Местный эксперт, проводник, водитель и переводчик – Эзен Шалдуров
      Привлечённый исследователь – Аркадий Сыновец
      За исключением нескольких основных магистралей на Алтае почти нет заасфальтированных дорог. В то же время во всей республике всего два действительно труднодоступных населённых пункта. Чаще всего сёла и деревни стоят на гравийках и грунтовках, всегда проезжих как минимум на внедорожниках, а в большинстве случаев – и на обычных легковых автомобилях. Типичное расположение деревни - в конце тупикового ответвления, уходящего от магистральной дороги, почти всегда тоже не заасфальтированной, вверх по логу.
      Тупиковая дорога, ведущая к нетруднодоступной деревне
      В таких местах в беседах с нашими информантами мы часто затрагивали тему расположения деревни и отсутствия нормальной в понимании горожанина дороги.
      Никто из информантов не высказывался в поддержку различных планов строительства новых транзитных дорог, которые должны соединить соседние районы между собой или республику с сопредельными регионами и странами.
      Люди опасаются, что дорога и привязанная к ней туристическая инфраструктура приманят массу непрошенных чужаков, нанесут невосполнимый вред местам обитания зверя, спугнут его, нарушат пути миграции. Помимо этого, дорога разрежет их охотничьи угодья, привлечёт приезжих охотников и представителей контролирующих органов, а также облегчит доступ в тайгу лесозаготовителям.
      Здесь будет проходной двор! Нахрен они нужны с этой дорогой! Пусть они туда едут! Нахрен надо! Цивилизация грёбаная! А чё, не так, что ли?! Сейчас тишина и покой, а тут попрут китайцы, в [райцентре] на базаре одни китайцы будут, они и тут поля помидорами засадят!
      Здесь будет проходной двор! Нахрен они нужны с этой дорогой! Пусть они туда едут! Нахрен надо! Цивилизация грёбаная! А чё, не так, что ли?! Сейчас тишина и покой, а тут попрут китайцы, в [райцентре] на базаре одни китайцы будут, они и тут поля помидорами засадят!
      Конечно, наши охотничьи угодья пропадут нах. Там уже всё, лагеря, турбазы понастроят и всё, какой зверь там будет стоять? Никакого там зверя не будет нах
      Конечно, наши охотничьи угодья пропадут нах. Там уже всё, лагеря, турбазы понастроят и всё, какой зверь там будет стоять? Никакого там зверя не будет нах
      Последний кедр, последний лес вывезли бы
      Последний кедр, последний лес вывезли бы
      Потенциальное строительство или усовершенствование тупиковой дороги к своей деревне информанты из разных местностей оценивали не так единодушно, но и здесь преобладали противники дороги. Основным её минусом они видят неизбежный наплыв разного рода нежеланных гостей. Были даже случаи сознательного противостояния строительству дороги.
      Скота пасти — хорошо. У нас никто не ворует, все местные, все друг друга знают
      Скота пасти — хорошо. У нас никто не ворует, все местные, все друг друга знают
      Да
      — Для Вас хорошо или плохо, что деревня труднодоступна, что дорога плохая?
      — Для меня нормально. Дорога есть она дорога.
      — Вы бы хотели, чтобы асфальт сюда был?
      — Зачем его. Просто перевал сделали и всё.
      — С асфальтом хуже станет?
      — Да. Больше народу будет тогда. Если больше народу будет — переключаться придётся, как в [другом селе]…
      — Чисто на туризм?
      — Но.
      — [Там] не охотятся люди?
      — В большинстве не охотятся.
      — Только если для удовольствия?
      — Но. Сколько я [там] слышал… ну лицензии они берут на одного и всё.
      — Там лицензии приходится всё-таки брать?
      — Но.
      — А здесь проверок практически не бывает? Охотинспектор?..
      — Нет. Я вообще не видел.
      — Для Вас хорошо или плохо, что деревня труднодоступна, что дорога плохая?
      — Для меня нормально. Дорога есть она дорога.
      — Вы бы хотели, чтобы асфальт сюда был?
      — Зачем его. Просто перевал сделали и всё.
      — С асфальтом хуже станет?
      — Да. Больше народу будет тогда. Если больше народу будет — переключаться придётся, как в [другом селе]…
      — Чисто на туризм?
      — Но.
      — [Там] не охотятся люди?
      — В большинстве не охотятся.
      — Только если для удовольствия?
      — Но. Сколько я [там] слышал… ну лицензии они берут на одного и всё.
      — Там лицензии приходится всё-таки брать?
      — Но.
      — А здесь проверок практически не бывает? Охотинспектор?..
      — Нет. Я вообще не видел.
      — Как вы думаете, если в деревню асфальтированную дорогу провести, будет хорошо или плохо?
      — Плохо, конечно.
      — Почему?
      — Много будет [чужих]. И сюда дорогу сделали – это нехорошо, я думаю. Там дорога не было эта, хорошо было.
      — Раньше хуже ведь сюда была дорога?
      — Аха. Только на тракторе.
      — И тогда вообще не было приезжих?
      — А-а.
      — Вообще никогда?
      — Но. Вот те времена хорошие были. Рыбу ловили…
      — Как вы думаете, если в деревню асфальтированную дорогу провести, будет хорошо или плохо?
      — Плохо, конечно.
      — Почему?
      — Много будет [чужих]. И сюда дорогу сделали – это нехорошо, я думаю. Там дорога не было эта, хорошо было.
      — Раньше хуже ведь сюда была дорога?
      — Аха. Только на тракторе.
      — И тогда вообще не было приезжих?
      — А-а.
      — Вообще никогда?
      — Но. Вот те времена хорошие были. Рыбу ловили…
      — Если был бы асфальт, как считаете, хорошо было бы или плохо?
      — Перевалочная база что ли, ни рыба, ни мясо, ничё не были бы.
      — Если был бы асфальт, как считаете, хорошо было бы или плохо?
      — Перевалочная база что ли, ни рыба, ни мясо, ничё не были бы.
      За дорогу, как это часто бывает, выступают некоторые приезжие. Показателен пример инспектора одной из особо охраняемых природных территорий, уроженца европейской части СССР, переехавшего на Алтай в 90-е. Он живёт на кордоне по соседству с весьма удалённой, хотя и не труднодоступной деревней. Только увидев нас, ещё не зная, кто мы такие и зачем пожаловали, он радостно закричал: «О, вы первые русские, которых я вижу в этом году, — дело было 30 апреля! — Заходите скорее!» Он, соскучившись по общению, был бы рад дороге, но понимает, что она не в интересах местных жителей.
      — Если бы сюда асфальт проложили, им бы лучше стало жить?
      — Неет. Дорога – это цивилизация… […] И щас занимаются этими дорогами… Щас вообще занимаются! Вот ещё когда я был – мы на тракторе… Тут вертолёты летали. Дорога – это всегда хорошо, конечно.
      — Местные говорят, что-де станут тут всякие шляться.
      — Да, может быть, да.
      — Если бы сюда асфальт проложили, им бы лучше стало жить?
      — Неет. Дорога – это цивилизация… […] И щас занимаются этими дорогами… Щас вообще занимаются! Вот ещё когда я был – мы на тракторе… Тут вертолёты летали. Дорога – это всегда хорошо, конечно.
      — Местные говорят, что-де станут тут всякие шляться.
      — Да, может быть, да.
      При этом часть жителей действительно труднодоступных деревень убеждены, что от бездорожья больше вреда, чем пользы. С этим соглашались наши информанты из соседних населённых пунктов.
      — Если можно было бы голосовать, Вы бы голосовали за дорогу?
      — За дорогу, конечно. Зимой снегом завалит дорогу, на коне надо ехать… В основном, муку же везти трудно.
      — Если можно было бы голосовать, Вы бы голосовали за дорогу?
      — За дорогу, конечно. Зимой снегом завалит дорогу, на коне надо ехать… В основном, муку же везти трудно.
      — А [труднодоступная деревня], наоборот, сжимается щас?
      — Оой, там уезжают.
      — Чисто потому, что дороги нет, или какая-то ещё причина? Или тайга бедная?
      — Почему? Там поля хорошие, скотину вовсю можно держать так же, тайга тоже есть. Рыба есть.
      — А чего уезжают?
      — А бездорожье там.
      — Чисто из-за дороги?
      — Ну. А там чё делать. Я вот помню, лет 20 тому назад я ездил, деревня большая была. А вот щас там 12 дворов, осталось, нет, может.
      — А [труднодоступная деревня], наоборот, сжимается щас?
      — Оой, там уезжают.
      — Чисто потому, что дороги нет, или какая-то ещё причина? Или тайга бедная?
      — Почему? Там поля хорошие, скотину вовсю можно держать так же, тайга тоже есть. Рыба есть.
      — А чего уезжают?
      — А бездорожье там.
      — Чисто из-за дороги?
      — Ну. А там чё делать. Я вот помню, лет 20 тому назад я ездил, деревня большая была. А вот щас там 12 дворов, осталось, нет, может.
      Возможно, это связано с трудностями сбыта добычи и её производных. Скупщики сюда приезжают редко, поскольку им вполне хватает поставщиков из менее труднодоступных населённых пунктов. Сами же местные, по всей видимости, боятся вывозить нелегальную добычу. Следовательно, сходит на нет одно из основных преимуществ пространственной изоляции — возможность зарабатывать на эксплуатации окружающих природных ресурсов. При этом для себя они охотятся много, что даже позволяет некоторым не забивать скот на зиму.
      Дорога в труднодоступную деревню может перемежаться бродом
      Также отсутствие хорошей дороги, как правило, огорчает жителей деревень, в окрестностях которых в принципе мало ценных природных ресурсов, а также некоторых селян, живущих неподалёку от туристически развитых мест. Видя, что соседи неплохо зарабатывают на туристах, люди жалеют о том, что плохая дорога отпугивает желающих покататься на конях, попариться в баньке и купить сувениров.
      — А в тех деревнях [соседних, стоящих на асфальте и в которых развит туризм]? Там же, наверное, меньше скота?
      — Понимаете, если б у нас был тут асфальт, тут бы очень много туристов было... Из-за такой дороги и не едут много.
      — А в тех деревнях [соседних, стоящих на асфальте и в которых развит туризм]? Там же, наверное, меньше скота?
      — Понимаете, если б у нас был тут асфальт, тут бы очень много туристов было... Из-за такой дороги и не едут много.
      В то же время плохая дорога позволяет извлекать дополнительную выгоду из извоза.
      — Я вот на Ниве туда выезжаю к речке, там дорога плохая. Пишу: «На водопад». Они машину оставляют и едут со мной – 300 рублей с человека. 8 килОметров. А некоторые едут и пробивают поддон там, коробку. А потом я везу их за 5 тысяч до [райцентра]. Я сразу говорю: «Или 5 тыщ до [райцентра], или 300 с человека на водопад».
      — То есть Вы не заинтересованы в том, чтобы здесь дорога была нормальная?
      — Конечно нет!
      — Я вот на Ниве туда выезжаю к речке, там дорога плохая. Пишу: «На водопад». Они машину оставляют и едут со мной – 300 рублей с человека. 8 килОметров. А некоторые едут и пробивают поддон там, коробку. А потом я везу их за 5 тысяч до [райцентра]. Я сразу говорю: «Или 5 тыщ до [райцентра], или 300 с человека на водопад».
      — То есть Вы не заинтересованы в том, чтобы здесь дорога была нормальная?
      — Конечно нет!
      Охота издавна занимала важное место в жизни обитателей Горного Алтая и, особенно, его коренного населения. Даже сейчас, в XXI веке, лишь немногие мужчины в алтайских сёлах полностью отказались от добычи дикого зверя. Местные охотники, как правило, следят за популяцией животных и стараются не добывать лишнего (исключением является ситуация с кабаргой, численность которой подкосили сумасшедший спрос и соответствующие ему чрезвычайно высокие цены на струю). Но, с точки зрения закона, практически любой охотник формально является браконьером, поскольку правила в сфере охоты составлены таким образом, что соблюсти их полностью непросто даже для любителей, выезжающих на охоту раз в год.

      Труднодоступность и даже просто значительная удалённость позволяют местным жителям охотиться без оглядки на контролирующие органы, представители которых сюда практически не наведываются. Например, в каждом районе всего один государственный охотинспектор, и неудивительно, что дальняя периферия не охвачена его вниманием.
      — А как с лицензиями? Насколько сложно приобрести лицензию?
      — [медвежатник, для которого охота является основным источником заработка]: Даже я не пробовал. Так-то они получают по документам эти ружья.
      — Имею в виду лицензии на отстрел? На зверя.
      — Никто не берёт, наверное.
      — А как с лицензиями? Насколько сложно приобрести лицензию?
      — [медвежатник, для которого охота является основным источником заработка]: Даже я не пробовал. Так-то они получают по документам эти ружья.
      — Имею в виду лицензии на отстрел? На зверя.
      — Никто не берёт, наверное.
      Информант из одного из небольших и очень удалённых населённых пунктов рассказал нам, что ему отказались выдать разрешение на оружие, потому что пришлось бы слишком далеко к нему ездить, чтобы проверять соблюдение правил хранения и проч. Поэтому ему приходится ходить на охоту с нелегальным ружьём.
      Когда я оружие делал это, я две недели ездил в [районный центр]. Разрешение через неделю должно было прийти с города-то. Дать должны были мне разрешение на оружие. Я все справки прошёл, все комиссии прошёл... А они мне 2 недели. А мне же ездить отсюда-то туда. Деньги же, деньги же надо платить! За автобус, за всё, за кормёжку. Ездил, ездил... В общем, я доездился, а он грит, мент грит: когда у тебя деньги-то кончатся? Они, вишь, разрешение-то давно лежало, а они... Я грю, почему вы мне не даёте разрешение? А грит, нам потом невыгодно [нафиг] к вам ездить, у вас оружие проверять-то! А нам, грит, лучше вам не дать [нафиг] оружие!
      Когда я оружие делал это, я две недели ездил в [районный центр]. Разрешение через неделю должно было прийти с города-то. Дать должны были мне разрешение на оружие. Я все справки прошёл, все комиссии прошёл... А они мне 2 недели. А мне же ездить отсюда-то туда. Деньги же, деньги же надо платить! За автобус, за всё, за кормёжку. Ездил, ездил... В общем, я доездился, а он грит, мент грит: когда у тебя деньги-то кончатся? Они, вишь, разрешение-то давно лежало, а они... Я грю, почему вы мне не даёте разрешение? А грит, нам потом невыгодно [нафиг] к вам ездить, у вас оружие проверять-то! А нам, грит, лучше вам не дать [нафиг] оружие!
      В неизолированных деревнях место, которое занимает охота в экономических стратегиях жителей, во многом зависит от того, можно ли вернуться с охоты сразу в деревню и, таким образом, полностью миновать дорогу. Наиболее эффективные рейдовые мероприятия контролирующих органов, как правило, проходят именно на дорогах, особенно на единственных магистральных, которые не объедет ни один охотник, не имеющий возможности спуститься на коне сразу домой.
      — На соболе реально заработать?
      — Да, у нас зарабатывают, и по полмиллиона зарабатывают.
      — Полмиллиона — это 100 штук, получается?
      — Смотря от цены соболя.
      — Ну она от 3 до 7 где-то.
      — Ну да, эта… Они вот счас завозят еду в тайгу на всю зиму, они приходят только в марте-месяце. До марта-месяца они в тайге.
      — То есть уходят в ноябре где-то?
      — Угу.
      — Это местные или приезжают?
      — Местные, короче, и вот соседние сёла. И туда в сторону [глухих мест] бегут.
      […]
      — А соболь, по идее, там на каждого отдельно [лицензию] надо брать?
      — На соболя, знаешь, не все берут. Тут ведь тайгу никто [из контролирующих органов] не проедет, короче, чтоб поймать его. Раньше на кабарге жили, кабарга была, повыбили в 90-х годах. Нету щас.
      — В некоторых-то районах возрождается.
      — Да, есть. Я ездил в N-ский район охотиться, я видел кабаргу, там много её. В N-ском, там со всех сторон — дороги. Кабарга стоит миллион рублей штраф. Ещё срок. Не каждый захочет!
      — А здесь контроля особого уже нет как бы, да?
      — Ну да, более-менее спокойно.
      […]
      — А [из райцентра] сюда ездят охотиться?
      — Да.
      — Или им там своих хватает?
      — Нет, сюда ездят. Не все, но ездят. Они вот… много же логов, туда заезжают. Но стараются с лицензией ехать. Без лицензии… Дорога одна — хлопнут и [прищёлкнул языком] приехали парни.
      — На соболе реально заработать?
      — Да, у нас зарабатывают, и по полмиллиона зарабатывают.
      — Полмиллиона — это 100 штук, получается?
      — Смотря от цены соболя.
      — Ну она от 3 до 7 где-то.
      — Ну да, эта… Они вот счас завозят еду в тайгу на всю зиму, они приходят только в марте-месяце. До марта-месяца они в тайге.
      — То есть уходят в ноябре где-то?
      — Угу.
      — Это местные или приезжают?
      — Местные, короче, и вот соседние сёла. И туда в сторону [глухих мест] бегут.
      […]
      — А соболь, по идее, там на каждого отдельно [лицензию] надо брать?
      — На соболя, знаешь, не все берут. Тут ведь тайгу никто [из контролирующих органов] не проедет, короче, чтоб поймать его. Раньше на кабарге жили, кабарга была, повыбили в 90-х годах. Нету щас.
      — В некоторых-то районах возрождается.
      — Да, есть. Я ездил в N-ский район охотиться, я видел кабаргу, там много её. В N-ском, там со всех сторон — дороги. Кабарга стоит миллион рублей штраф. Ещё срок. Не каждый захочет!
      — А здесь контроля особого уже нет как бы, да?
      — Ну да, более-менее спокойно.
      […]
      — А [из райцентра] сюда ездят охотиться?
      — Да.
      — Или им там своих хватает?
      — Нет, сюда ездят. Не все, но ездят. Они вот… много же логов, туда заезжают. Но стараются с лицензией ехать. Без лицензии… Дорога одна — хлопнут и [прищёлкнул языком] приехали парни.
      Магистральные дороги бывают как асфальтированными, так и гравийными. Как правило, они безальтернативны, и, если здесь встанет проверка, ни один приезжий охотник не сможет её миновать
      Периферийное село нечернозёмной зоны европейской части России находится в кризисе. Многие жители стараются либо переехать, либо работать в режиме отходничества, либо (если позволяет расстояние до районного центра) включаются в процессы маятниковой миграции. Они не отрезаны от мира, а потому отчасти не могут, а отчасти не хотят использовать все возможности, которые даёт им природа. Доступность города и близость государства делают людей безынициативными. И, если они остаются в селе, то в большинстве своём жалуются на жизнь и отсутствие помощи со стороны государства, но при этом продолжают на неё надеяться. Жители деревень, находящихся в значительной пространственной изоляции, напротив, осознали, что предоставлены сами себе и подстроились под новые условия. Они смотрят на будущее своих мест оптимистичнее и дорожат отсутствием дороги, что позволяет жить в своём, простом и понятном мире.

      На Алтае ситуация несколько иная. Люди, живущие вдали от магистральных дорог, соединённые с остальным миром грунтовками и гравийками, ценят некоторую оторванность, особенно если у них есть возможность попасть в богатую тайгу, полностью минуя дорогу. В очень немногих действительно труднодоступных деревнях, напротив, чувствуют нехватку надёжных круглогодичных путей сообщения. По всей видимости, это объясняется тем, что горно-алтайское село отнюдь не находится в кризисе.

      По моим наблюдениям, в большинстве деревень количество жителей растёт. Хорошие условия для скотоводства и собирательства, а также туристы и охота, к которой жители Алтая всегда были очень склонны, позволяют неплохо зарабатывать, не покидая родных мест. На этом фоне труднодоступные деревни выглядят менее выигрышно.
      Таким образом, локальные сообщества, находящиеся в значительной пространственной изоляции, в регионах с благополучной и неблагополучной сельской местностью оказываются в схожем абсолютном положении, однако в совершенно разном относительно своих менее изолированных или неизолированных соседей. Отсюда и различия в отношении к дорогам.
      Текст основан на полевых материалах, собранных в рамках исследовательского проекта «Охота и охотники юго-востока Республики Алтай». Проект реализуется при поддержке Фонда «Хамовники».
      Другие публикации